Папа от души смеётся. Он снова просит рассказать о том, как шишивы раздирали на части тумуна, и снова заливается смехом. Мама сначала только улыбалась, а теперь, глядя на папино веселье, тоже смеётся. Саюл долго пытался быть суровым, но и он не удержался. Впервые вижу его смеющимся. Правда, делает он это странно, будто лает. Видно, как он сдерживается — наверное, опять чем-то недоволен.

— Ильхур, — важно заговорил сату, когда все успокоились, — ты, конечно, нашёл весьма забавный способ справиться с тумуном, я восхищаюсь твоей находчивостью, но! — Саюл поднимает вверх указательный палец. — Ты забыл всё, чему я тебя учил.

Растерянно смотрю на него, перевожу взгляд на отца в надежде увидеть защиту и поддержку. И сразу понимаю, что он на стороне Саюла. На маму смотреть не стал: чувствую, и она согласна со старым шаманом. Мне казалось, что я молодец, а тут вдруг выходит, что это совсем не так. Обида подкатывает к горлу, хочется встать и пойти куда глаза глядят. Но далеко ли уйдёшь от самых дорогих людей. Да и куда?

— Сату, — неуверенно начинаю свой ответ, — но ты не учил меня бороться с тумуном.

— Разве? — Взгляд Саюла строг, я съёживаюсь под ним. — Если ты сумел призвать шишив… Ульх, — повернулся старый шаман к моему отцу, — он сумел управлять шишивами! Ты слышал, чтобы хоть кому-нибудь это удавалось?

Отец, смеясь, отрицательно крутит головой.

— Никогда, слышишь, Ильхур, никогда не позволяй духу управлять собой!

— Но я слышал, что тумун подчиняет себе и шаманов! — От обиды у меня дрожит голос.

— Только тех шаманов, — со вздохом говорит отец, — которые поддались на его влияние. Потеряли, как и ты, свою волю. Тумун тем и силён, что безвольному человеку кружит голову и тянет из него силы. Если не дать ему это сделать, дух безобиден. Одним словом, его можно рассеять, тем более что ты умеешь ворговать.

— Ну, этому ему ещё учиться надо! — ворчливо вставляет Саюл, — Но на тумуна умения волне хватило бы. К тому же он со зверями и птицами говорит, а это значит, что есть и Слово, и сила его.

Я перевожу взгляд с одного на другого, обида душит меня, но я начинаю понимать смысл их слов. И становится интересно. Хочется узнать больше о силе Слова, но я пока не решаюсь спросить.

— Ты сумел приказать шишивам — так почему не приказал тумуну?! — сурово спрашивает Саюл.

— Я не понял, что могу ему приказывать, — еле слышно отвечаю старому шаману. Что я ещё могу сказать? Но ведь я победил! А как я это сделал — какая разница? Впрочем, он прав. Просто я не знаю, что ответить.

— Не знал… — задумчиво говорит отец.

Наверное, он хотел добавить что-то ещё, но в разговор вмешалась мама. До этого она сидела тихо и внимательно слушала, не вмешиваясь. Видимо, хотела сначала разобраться что к чему, сложить своё мнение, а потом уже высказаться.

— Ильхур сделал то, что не смогли вы, — задумчиво и медленно говорит мама. — Он сделал то, о чём вы даже не подумали бы. Но он не сделал и того, что нужно. При этом он победил.

Мужчины разом посмотрели на маму. Выражение их лиц трудно описать. Они переглянулись с явно растерянным видом. Саюл пожал плечами, покряхтел, махнул рукой и наконец сказал:

— Да, наверное, ты права, Аира!

— Мы так не думали, — признался папа. — Посчитали его победу удачей. И он ошибся…

— Да объясните же мне наконец, что происходит! — взорвался я, не выдержав скопившегося напряжения.

— Да, Ильхур. — Саюл повернулся ко мне. — Ты тоже это должен понимать. У каждого шамана есть что-то своё, особенное. Такой вот секрет его силы, который недоступен другим и непостижим для них. Искусство шамана состоит в том, чтобы разглядеть свою такую особенность.

— И что ещё труднее, — покачав головой, продолжил папа, — это своё особенное качество повернуть в правильную сторону.

— А правильная сторона, — твёрдым голосом заключает сату, — это сделать свою особенность положительным качеством. Ты уже знаешь, что всё на свете может быть или хорошим, или плохим — в зависимости от того, как это используют. Вот твой нож: можно им рыбу нарезать, а можно и убить. Как поступишь — так оно и будет.

— Так вот, — снова вступает отец, глядя на моё пока ещё выражающее полное недоумение лицо, — эта особенность шамана может стать и самой большой его трудностью, а то и вовсе бедой. Это в том случае, если он не сумеет с ней совладать.

— А твоя мама говорит о том, — назидательно вставляет Саюл, — что в произошедшем и есть твоя сила. Ты находишь такие решения, которые не приходят в голову другим.

— Это очень сильное качество, — качая головой, подтверждает отец, — находить такие решения, о которых другой и помыслить не может. И ты действуешь не по правилам — вот о чём говорит мама. А ведь это тоже большая сила!

— Наверное, — задумчиво закатив глаза, говорит старый шаман, — выученные правила ослабляют нас. Не дают по-новому посмотреть на привычные вещи. Старые решения — известные, понятные, безопасные. Из-за правил мы не ищем: надо ведь следовать тому, как учили.

— Но и овладевать искусством шамана без правил нельзя, — строго добавляет папа, недобро покосившись на Саюла. — Они многому нас научили и не раз спасали жизнь.

— Верно, — спокойно кивая, подтверждает сату, — без них вообще ничего не получится. Опыт множества поколений шаманов — в этих правилах. Они дорогого стоят.

— Вот что я вам скажу, — берёт слово мама. — Мой сын именно потому способен победить Гурхума-Су, что мыслит совсем не так, как вы. Он находит неожиданные решения там, где другие теряют голову. Пытавшиеся победить Гурхума-Су шаманы мыслили обычно, их решения известны заранее, их легко предсказать. Гурхум-Су знает, что с этим делать. А вот решения моего сына ему не предсказать никогда, к ним никто не может быть готов, даже он сам. Ильхур победит!

Старый шаман кивает.

— Да, предсказать поступки и решения Ильхура не может никто — в этом его сила. Но он и сам не может предсказать свои поступки — а вот в этом его слабость. Владеть собой — вот в чём всегда есть подлинная сила, и неважно при этом, какая в шамане особенность. Тебе надо учиться, Ильхур, иначе погубишь себя! После этих слов Саюл поднялся и вышел из жилища.