Саюл велел мне опять прийти на тоже место, опять сижу на бревне. Просто солнце — так хорошо подставить ему лицо! Я будто пью его лучи. Кажется, что каждая частичка тела впитывает свет. Хорошо… Тихо шелестят сосны, слышится жужжание раннего шмеля. Удивительно: снег ещё лежит, а он уже летает.

— У тебя вчера неплохо получилось! — слышу за спиной голос своего сату.

— Откуда ты знаешь? — удивляюсь я, — Тебя ведь вчера здесь не было.

— У шамана пять душ, суру, — жёстко отвечает Саюл. — Ты не только должен это знать, но ощущать и видеть. Вчера ты прозевал меня, завтра ещё что-нибудь важное упустишь, а после и всю жизнь прозеваешь, олух!

Отповедь шамана вызвала во мне волну раздражения. Ну почему нельзя нормально объяснить! Я тут стараюсь, а он… Хотя сату прав: вчера я настолько увлёкся своим пением, что потерял окружающий мир. Это нехорошо: надо всегда быть во внимании. И всё равно: можно же говорить со мной нормально!

Да, у шамана пять душ. И одна из них позволяет переносить сознание на расстояние. Будто есть ещё одно тело, только оно бесплотное, управляется мыслью. Можно его послать на достаточно большое расстояние. Через эту душу шаман может смотреть на происходящее, но вмешаться не получится: у этой души нет таких возможностей. Она-то и подсматривала вчера за мной.

— Что нос повесил? Давай, начинай снова, только живот расслабь! Обида из тебя силы пьёт. Скинь её — только так вздохнёшь свободно и сможешь петь. Лучше опять наполнись солнцем, оно много силы даёт.

Он ещё и про солнце знает, — с раздражением думаю про себя. Мне неловко: общение с солнцем — моя личная тайна, я не собирался ею делиться. От этого шамана вообще можно что-то скрыть? Или он знает всё?

Прошло уже много времени, я совсем выбился из сил. Да ещё постоянные насмешки моего сату, он почти вывел меня из себя. Ещё немного — и вспышка гнева овладела бы мной. Боюсь, последствия были бы нехорошими.

Наконец Саюл дал мне передышку. Разрешил напиться. Самое главное, что я мог немного помолчать. Трудно передать, насколько ужасно слушать свои дурацкие звуки с утра до полудня. И не только слушать, но и не иметь возможности их прекратить. Это настоящий кошмар! Но Саюлу, похоже, всё нипочём, он невозмутимо сидит и смотрит на солнце. Кажется, ему тоже нравится греться под его лучами.

— Мне надо идти, — говорит сату, — а ты тренируйся. Домой пойдёшь, когда получится. До этого даже не думай отсюда даже шаг сделать! Понял?

— Понял, — надувшись, отвечаю я.

Эх, так хочется пройтись по лесу, посмотреть, как он просыпается! Или с Юрханом наловить рыбы, пожарить её, и с набитым брюхом лежать, смотреть на небо и разговаривать о всякой всячине. Вместо этого я сейчас буду выдавливать из себя ужасные звуки. К слову, есть и вправду очень хочется. Но ничего не поделаешь, надо учиться.

Саюл ушёл. Занятый своими мыслями, я не заметил, как это произошло. Хотя это и неважно: не могу сказать, что я сильно расстроился. Мне уже очень хотелось побыть одному. Только этому не суждено было сбыться.

Из кустов выбежал Юрхан. Глаза его светились безумным огнём, он явно был чем-то сильно напуган. Увидев меня, мой друг сильно обрадовался. Сразу подбежал ко мне и начал быстро рассказывать.

— Как хорошо, что ты здесь! — возбуждённым шёпотом заговорил он. — Там медведь! То ли я его разбудил, то ли он сам проснулся невовремя. Злющий такой, весь взъерошенный. Ушёл по-тихому, но он меня учуял идёт по следу. Я всего-то силки на зайца проверял, а тут он, здоровый такой! Во, слышишь?

И правда: совсем недалеко послышался треск. Так ломаются сучки под ногами, ну или под лапами. Через мгновение на поляну вывалился здоровенный медведь. Вид его был очень грозным, он действительно был зол. Увидев нас, медведь зарычал. Создалось впечатление, что он сейчас бросится. А защищаться-то нам и нечем: нет ни рогатины, ни копья, только нож. А он в этом случае мало чем поможет.

И тут меня прорвало. Я упёрся ногами в землю, начал слегка пританцовывать, как учил Саюл, и — будто сами по себе — из меня полились звуки. Я начал ворговать, направляя своё пение прямо к медведю. Он замер, прислушался и вдруг сел на попу, забавно вытянув задние лапы, а передние сложил между коленями.

Юрхан восхищённо посмотрел на меня.

— Ну ты даёшь! — воскликнул он. — И что теперь? Может, усыпишь его?

— Попробую, — переведя дух, ответил я.

Стоило потоку моих звуков прерваться, как зверь вскинул голову, глаза его опять стали злыми, и он тихонько зарычал, явно требуя, чтобы я продолжил. Что делать, пришлось ворговать дальше.

Медведь, казалось, сомлел от звуков. Юрхан предложил тихонько уйти. Я, продолжая звучать, кивнул, и мы начали медленно удаляться.

Медведь поначалу никак не отреагировал. Но потом он поднялся и пошёл вслед за нами! Мы замерли — он остановился. Я опять перестал звучать — медведь зарычал и грозно замахал лапами. Что делать? Решили идти домой, к отцу. Может, он поможет нам?

Мы уже совсем приблизились к жилищу. Я очень устал. В горле пересохло, ноги дрожали от утомления и страха. Навстречу вышел мой отец. Он быстро понял что к чему, забежал в жилище и вышел уже с рогатиной. Удобнее перехватил её и твёрдой походкой направился к нам.

Но его опередила мама. Она выбежала с хворостиной. Обогнала папу. Обернулась к нему и велела остановиться.

— Ты что здесь делаешь?! — грозно сказала она медведю. — Тебе что, дома не сидится? А ну марш в свою берлогу! Пошёл! Живо!

Медведь удивлённо посмотрел на неё, встряхнул головой. Вид его сделался обиженным. Я к этому моменту уже перестал петь. — Заслушался он, зверюга поганая! Давай, иди отсюда! — снова крикнула мама и грозно двинулась к медведю угрожающе подняв хворостину. Медведь, видимо, быстро понял, что с моей мамой шутки плохи. Он укоризненно посмотрел на неё, тяжело вздохнул и, тихо ворча, отправился восвояси.