Папа сидит рядом. После завтрака он позвал меня с собой, и мы немного погуляли. Он всё время молчал. Я пытался о чём-нибудь его спросить, но папа не отвечал. Странное у него сегодня настроение! Мне как-то не по себе. Просто не понимаю, что происходит, а это всегда неприятно. Пришли к реке, сели на поваленное дерево. Красиво тут! Мне очень нравится, только вот небо такое серое, и начал накрапывать дождик. А горы — так кажется — сливаются с небом, будто растворяются в нём. Да и вода в реке тоже стала серой. Уныло, но мне почему-то всё это нравится. Я хотел подумать ещё о чём-то, но голос отца вернул меня в реальность.

— Учиться, Ильхур, тоже непросто, — медленно говорит папа. — Уметь учиться — одна из самых важных вещей на свете.

— А я плохо учусь, да?

­— Плохо, — тяжело выдохнув, говорит отец. — Вот об этом я и хотел с тобой поговорить. Вот чему ты вчера научился?

Я с азартом начал рассказывать ему про медвежью борьбу. Про шишив я уже вчера рассказал, теперь вот ещё и о борьбе. Должен же папа знать, какой я молодец! Помимо духов и борьбе ещё учусь.

Рассказывая, я так увлёкся, что не смог усидеть на месте. Вскочил с бревна и стал показывать, как рука становится лапой, насколько она становится сильнее и как легко можно теперь одолеть противника. Я показывал и так, и так, даже не замечая, как на всё это смотрит папа. А когда я немного остыл и взглянул на него, внутри меня вдруг что-то оборвалось. В ответ на все мои старания он только качал головой. Вид его был огорчённым и, как мне показалось, немного сердитым.

— Ильхур, ты когда-нибудь видел, как отец Юрхана тренирует его?

— Нет. — Я задумался и удивился сам себе: я ведь действительно никогда этого не видел. И что более странно, никогда этим не интересовался. А вот Юрхан, в отличие от меня, был в курсе всех моих дел.

— Так посмотри! Искусство охотника — дело трудное. Нужно очень много всего знать и уметь. Это тебе не лапами размахивать. Каждое такое движение Юрхан повторяет множество раз. Его отец внимательно за ним наблюдает. И обучает он его очень строго. Юрхан бывает и наказан, если недостаточно старается.

Сначала Юрхана обучали стоять, он долго учился это делать. Потом — делать шаги, сохраняя медвежью повадку. А уже потом — поднимать лапы. Пять лет Юрхан учится этой борьбе.

— Пять лет? — Я глубоко задумался. Всё это было очень удивительно. Никогда бы не мог и подумать, что всё так сложно и серьёзно.

— Ильхур, любое дело изучают постепенно, шаг за шагом. Невозможно научиться всему и сразу. А ещё важно внимательно слушать и делать в точности то, что тебе сказали. Вот как выходит: я поручил тебе наблюдать за шишивами, а ты что сделал? Я разве говорил тебе, что нужно их ловить? Я говорил, что нужно играть с ними?

— Нет, папа, — пристыжённый, говорю тихо, и какой-то противный комок подкатил к горлу.

— Большинство твоих бед, — серьёзным тоном продолжает отец, — от того, что ты несёшься, сам не зная куда, не замечая ничего вокруг. Так бывает олени носятся весной — главное, у них на дороге не стоять. Так вот, Ильхур, ты даже ловушку для духа не смог сделать правильно. И не знаешь, как ей пользоваться. Умел бы — шишивы не сломали бы её и не полезли бы в неё все сразу. Духами нужно управлять, а для этого нужно спокойствие, рассудительность и терпение.

Так что, если ты намерен и в самом деле серьёзно учиться, первым делом исполняй только то, что тебе сказано, и не лезь больше никуда. Понял?

— Понял, пап! — Для убедительности я шмыгнул носом. — Я хочу научиться быть шаманом. Прости меня, пожалуйста. Я буду делать, как ты скажешь.

— Ну вот и хорошо, — одобрительно улыбнулся отец. — Тогда наблюдай за шишивами. Вечером расскажешь.

После этих слов папа поднялся и ушёл, оставив меня в раздумьях и сожалениях. А ещё, конечно, мне было стыдно.

Преисполненный лучших чувств, я и в самом деле улёгся на траву, собираясь наблюдать за духами. Наблюдать — и ничего больше, как велел отец. Я даже начал видеть характерное шевеление травинок, но мир опять поплыл перед моими глазами. Ох как не хотелось мне в эту минуту погружаться в непонятные видения!

— Ильхур, — послышался мягкий женский голос, — открой глаза! Ты ничего не видишь, Ильхур.

Я открываю глаза и всё равно ничего не вижу. Я даже протёр их для убедительности — не помогло. Какой-то туман передо мной — и больше ничего.

— Ты открой, открой глаза! — всё тот же женский голос.

— Да я открыл, — ворчливо отвечаю в туман.

— Открытые глаза видят всё вокруг, — слышится звонкий мелодичный смех, — а ты видишь только то, что не хочешь видеть.

От этих слов у меня закружилась голова. Я ничего не понял. Но вдруг туман рассеялся, и я увидел всё вокруг. Стою у подножия горы, вокруг тоже горы — и все белые. Ух как это необычно! А передо мной — необыкновенной красоты женщина, у неё весело искрятся глаза. Похоже, наблюдать за мной ей доставляет удовольствие.

— Папа велел мне наблюдать за шишивами, — сердито говорю ей.

— А мне мой папа велел наблюдать за тобой! — Она опять смеётся.

— И что я ему скажу вечером?

— А мне папа сказал, что тебе нужно подняться по этой тропе в гору. У тебя такая жизнь — идти к вершине.

— Мне надо идти домой!

— Это одно и то же. Только не перепутай! Если ты пойдёшь по этой тропинке вниз, то никогда не окажешься на вершине. Ильхур, ты должен это запомнить, а потом понять.

Я хотел что-то ответить ей, но опять закружилась голова. Очнулся я от щекотки. Оказалось, что шишивы весело скачут прямо по моему лицу. Хотел согнать их, но, тяжело выдохнув, стал за ними наблюдать. И ничего более — только наблюдать.