День я провёл с папой. Так бывает очень редко, и я счастлив. Совершенно неожиданно он остался дома. Сказал, что накопилось много дел, а я ответил, что буду ему помогать. И мы пошли работать. Некоторое время возились с туха́ми — так называются наши жилища.

Дело это непростое. Тухами собран из стволов деревьев и досок, обтянут шкурами оленей, сверху присыпан землёй. Мне очень нравится, что прямо на нашем домике растёт трава. Окна затянуты рыбьим пузырём. Он, конечно, непрозрачный, но даёт свет. Крыша у тухами купольной формы, посередине отверстие, в которое уходит дым от очага.

В доме две зоны, мужская и женская. Мама всё делает за очагом напротив входа, папа — справа от входа. Мне же отведено оставшееся пространство слева. Вообще у нас уютно и тепло. Только душно бывает, но это неважно.

У тухами кое-где подгнили шкуры. Надо их поменять, а то от них загниют деревянные опоры, а это уже совсем плохо. Папа приготовил шкуры, пока я снимал с крыши дёрн, потом мы вместе стали их натягивать. Было весело и интересно.

После папа повёл меня к реке. Оказалось, он к зиме делает лыжи. Они были уже почти готовы, оставалось только загнуть носы. Папа вынул замоченные в реке лыжи, засунул носок каждой в расселину между камнями и стал по очереди загибать каждую из них. А потом он закрепил лыжи колышками, чтобы они не могли разогнуться.

— Завтра сниму и снова замочу, — сказал он мне, — а потом так же закреплю. После, когда носки загнутся, как надо, подобью оленьим мехом, чтобы лучше скользили.

А ещё мы обедали, уже после лыж. На обед была рыба. Большая рыба, мама её кусками резала. А мы такие голодные уже были, что съели всё дочиста. А ещё мама поила нас вкусным отваром из листьев брусники, там ещё куча всяких травок полезных. Папа говорит, что мама готовит лучше всех, и я с ним согласен.

Потом они с мамой о чём-то долго говорили в доме. Меня с собой не позвали. Понятно: посекретничать хотят. Пусть себе болтают. А я всегда дело найду. Насобирал кучу шишек и стал их кидать в маленькое дупло на дереве. Очень хотелось попасть, но выходило плохо. Вот уже и шишки кончаются, а всего три раза получилось. Набрал ещё, буду пробовать — должно получиться.

Папа появился незаметно. Очень тихо подошёл ко мне, так что я вздрогнул, когда он сказал:

— Ты неправильно делаешь. Смотри, как надо!

Он взял шишку и ловко метнул её прямо в центр дупла. Я замер в восхищении. Он стал меня учить. Показал, как держать кисть, как отпускать шишку, как прицеливаться и прочие премудрости. Я тут же всё это проделывал, и у меня стало получаться. Ух как это здорово! А потом мы начали соревноваться, кто чаще попадёт в дупло, и так увлеклись, что не заметили наступившего вечера. А, да, победил папа, но ненамного — честное слово!

Я опоздал. Сахту уже начал рассказывать новую историю. Все места у костра были заняты. Хорошо, что Юрхан заметил меня и махнул рукой: мол, иди сюда. Оказалось, что он занял для меня место. Настоящий друг! Да ещё и место какое — прямо у костра напротив Сахту, так, чтобы его было хорошо видно.

Я тихонько пробрался к другу и сел.

— Сахту про Гурхума-Су рассказывает, — негромко пояснил Юрхан. — Только начал, ты вовремя.

Я в ответ благодарно кивнул другу, и мы замолчали. Очень хотелось послушать старика, да и другим мешать разговорами нехорошо.

— Время рождает сильных людей. В спокойные времена такие люди не появляются, — неспешно излагал Сахту. — Боги всегда дают людям всё необходимое. В тревожные времена они всегда посылают нужного человека. Тот молодой шаман явно был таким посланником. — Для пущей важности Сахту поднял указательный палец. — И все люди это признали.

Народ наш тогда переживал разные беды. Несколько лет была засуха, река обмелела. Совсем не стало рыбы, и пало много оленей. Исчезла дичь, весь зверь ушёл в другие земли. Голод и раздоры поселились в сердцах людей. Шаманы пытались вернуть мир, но после и сами увязли в раздорах и склоках. Женщины уже не пытались усмирить своих мужчин, наоборот, толкали их на новые свары. Дело могло дойти до крови. Плохие были времена.

Молодой шаман — тогда его звали просто Гурхум — был очень силён. Он был молод и думал, что может всё на свете. Было время раздоров, так что никто не мог ему на гордыню его указать. А она всегда путь беды перед человеком стелет. У неё, у гордыни, голос сладкий, но итог горький.

А вы помнить должны, что всю силу шаман от рода своего берёт. Он может силу растратить, а может и приумножить. Силе разум нужен и чистый дух, тогда с ней слад будет. Без этого сила над шаманом вверх взять может. Дурные духи слетятся на слабый разум и волю, потащат в разные стороны — и пропадёт шаман. И роду такого шамана конец придёт. Быть шаманом — дело непростое. Учиться надо и слушать старших.

Гурхуму некого было слушать. Родившись, он со всего рода силу собрал — почти все умерли. Мать осталась да бабка его старая. Пока мал был, они над ним власть имели, а потом он презрел их слово и мудрость, решил своим умом жить. Вообразил, что жизнь ему и так легка и понятна.

Перестав слушать своих предков, шаман связь с родом теряет. Так он может и силы своей лишиться. Вот Ульх, сильный шаман. Много людям хорошего сделал. Силу рода бережёт и приумножает. За это его уважают и любят. Род Ульха в почёте, потому и родился у него тоже сильный шаман. Много силы собрал он со своего рода. У двоих — пока в утробе был, у одного — во время родов , тут и роженице подспорье в силе. Трое из рода ему силу жизни отдали. Неделю семья праздновала, всех они тогда собрали, чтобы радостью поделиться.

— О тебе, Ильхур, говорю, — старик пристально смотрит на меня. — О твоём роде речь веду.

Теперь на меня смотрят все. Я вжимаю голову, стремясь спрятаться от внезапного внимания. Повисла тишина. Все смотрят на меня и чего-то ждут. Мне неловко и страшно.

Видимо, Сахту понял это и продолжил:

— Так вот, — медленно произнёс он, — не справился Гурхум с силой. Подвела его гордыня. Решил он всем людям разом помочь. Хотел, чтобы всем хорошо жилось. Вроде и неплохое желание, но разума лишено. Как дерево не может быть камнем, вода не станет огнём, так и плохой человек не станет хорошим. А от дел дурака плохо всем.

На своё камлание Гурхум от богов благословение не получил. Решил поперёк их воли идти. От гордыни глупость всегда вперёд прочего лезет. Начал он камлание — а сила его вырвалась и за собой Гурхума утащила. Теперь уж и не понятно, кто он. В нижний мир ему дорога закрыта, в среднем мире ему без тела места нет, а в верхний мир без приглашения богов не попасть. Сослали боги его за гору — там он и живёт. И весь смысл его существования — лишь горе порождать да раздоры. Тем и питается он, через это его сила прибавляется. Вот так хорошее дело без ума и сердца становится настоящим злом.

— Поняли меня? — обращается к малышам Сахту.

— Поняли! — кричат они в ответ.

— А ты понял? — спрашивает он меня.

Опять не знаю, куда деваться. Снова все на меня смотрят. Повисает тишина. Вдруг раздаётся отчётливое хлопанье крыльев. Дружно, как по команде, Сахту и мы, ребятня, поднимаем головы. На ветке дерева, прямо надо мной, сидит птица Гудум.

— А теперь идите по домам, — велит Сахту.

— Ильхур вызвал птицу Гудум! — разбегаясь, кричат дети. — Птица Гудум! Ильхур её вызвал! Она над ним сидела!

Я ухожу последним. Плечи мои опущены. Похоже, на мою голову свалилось ещё одно неожиданное событие.